Дело о заикающемся троцкисте - Страница 4

Тогда я задавал встречные вопросы: скажи мне, друг мой, может ли один человек за одну ночь выкопать яму глубиной СЕМЬ метров?… Большинство моих коллег после этого вопроса врубались и начинали хохотать, приговаривая: а я-то, дурень, попался на крюк!

Но некоторые не врубались. Тогда я задавал другой вопрос: а как ты, коллега, представляешь себе раскопки на территории государственного музея, охраняемого этим же самым государством? Ты что — охренел? Ты поле-то видишь?

Так вот мы пошутили… Негодяи — однозначно!

***

Через сутки все-таки народ успокоился, звонки прекратились. Светке я сказал:

— Чтоб больше идей твоих стопудовых, Аристарховна, я не слышал. Придумала ахинею какую-то…

— Но ты же сам, Андрей, одобрил.

— Я одобрил? — возмутился я. — Я эту ахинею одобрил?… Да, я одобрил. Вот и лишу тебя премии к чертовой матери!

— За что? — удивилась Светлана.

— За… за… в общем, иди работай. Я придумаю за что. Ну это ж надо такую ахинею придумать! ВАЗМУТИТЕЛЬНО!

***

А на другой день ко мне явился адвокат господина Салехарда. Вернее, сразу два.

Они пришли без предварительной договоренности, и я мог бы их не принимать. Но рассудил, что два серьезных человека без дела не придут, и скомандовал Оксане: запускай обоих, будем потрошить.

Оба адвоката оказались чем-то похожи.

Вообще я заметил, что все адвокаты немножко похожи. На лицах у них написано что-то такое… особенное. Они несут некую печать знания, которое не доступно простым смертным. Адвокаты значительны, как жрецы тайной секты или шаманы племени мамба… Рядом с ними, правоведами, ты ошущаешь себя ущербной, убогой, косноязычной полукриминальной особью. По крайней мере, им так хочется.

Впрочем, может быть, я не прав. Вот, например, Аня Лукошкина…

Вошли два правоведа. У одного был костюм в полоску, а галстук однотонный, у второго, наоборот, — лысина. Одного звали Филиппом Филипповичем, другого, наоборот, — Сергеем Станиславовичем. Но — близнецы.

Я предложил присаживаться, спросил насчет кофе-чаю и поинтересовался: что же их, правоведов-то, сюда принесло… то есть привело?

— Мы, — сказал Филипп Филиппович, — представляем интересы нашего клиента — Михаила Георгиевича Салехарда… А чай мы пить не будем.

— Да, — сказал Сергей Станиславович. — Не будем… дайте кофею.

Я понял, что это серьезно. Правоведы ловкие попались. Таким палец в рот не ложи. Э-э, нет, не ложи — ловкачи-правоведы. Я понял, что нужно спасаться.

— Конечно, — сказал я. — Сейчас я прикажу секретарше приготовить кофе.

Адвокаты заявили, что их клиент — депутат Государственной Думы, а моя безответственная телевизионная выходка подрывает и дискредитирует его имидж и т. д. и т. п. Они говорили довольно долго.

Я слушал, кивал головой и думал, что братаны подобную речугу формулируют короче: за базар, типа, отвечать надо!

***

На следующий день, около восьми вечера, Оксана уже ушла, и когда зазвонил телефон, я сам снял трубку.

— М-мне н-настоятельно н-нужно пе-переговорить с г-г-господином Обнорским, — сказал мужской голос.

— По какому вопросу? — спросил я.

— П-по очень в-в-важному.

Вот так — по очень «в-в-важному»…

И я верю. Я верю, что для того, кто звонит, вопрос очень важен. Но вот важен ли он для остальных, в том числе для Агентства «Золотая пуля» и для меня — Обнорского А. В.?

— Вы по какому вопросу? — повторил я.

— П-послушайте. Д-днем меня т-трижды фут-футболила с-с-секретарша. А д-дело в-важнейшее. Н-на нем вы сможете з-з-зработать и этические, и ф-ф-финансовые дивиденды.

Про «этические» дивиденды я ничего не понял, но ф-ф-финансовые меня заинтересовали. У нас аккурат сложился очередной кризис, денег не было даже на зарплату, и где их взять, никто не знал.

Днем мы провели совещание, обсуждали ситуацию больше часа, но ни к чему не пришли… Короче, именно упоминание про финансы решило исход дела.

Я сдался.

— Я, — сказал я, — Обнорский. Слушаю вас.

— Я м-могу предложить в-вам совершенный эксклюзив.

— Простите, как вас зовут?

— Олег.

— Очень приятно. А меня Андрей.

— Я з-знаю.

— Так в чем суть дела?

— У-у м-меня есть дневники Т-троцкого… Б-бронштейна.

— Поздравляю. А при чем тут я?

— Н-но ведь вы занимаетесь р-розыском к-культурных и-и-и-исторических ц-ц…

Вот оно в чем дело! Опять рикошет от «клада Косинской». Это определенно уже начинает надоедать.

— К Салехарду, — сказал я. — С розыском ценностей — к Салехарду.

— С-салехард конъюнктурщик, — резко ответил Олег, и я с ним мысленно согласился. — А у-в-вас ре-ре-путация…

— Хорошо. Хорошо, Олег. Объясните толком, что вы предлагаете.

— Я м-могу продать вам д-дневник и. п-письма Л-л-льва Т-троцкого. П-подлинники. А вы я-я-якобы провели расрасследование и их на-нашли. Это же ф-фурор. С-сенсация. И — д-деньги.

— А почему вы сами не хотите это сделать?

Олег некоторое время молчал, потом сказал:

— Н-не могу. Есть н-нюансы.

— Бывает, — согласился я. — А сколько вы хотите за ваши письма и дневники?

— В-вы покупаете? — обрадовано спросил он.

— Помилуйте! Кота в мешке?

— Я п-предоставлю образец. П-покупаете?

— Возможно. Так сколько вы хотите?

— Сущий п-пустяк. Тысяч десять, например.

— Рублей?

— Шу-шу-шутите? На С-сотби цена н-на такие р-раритеты…

— Почему бы вам, Олег, — перебил я, — не предложить ваши раритеты на Сотб?

— Это н-невозможно. У м-меня ос-ссобые об-об-обстоятельства.

— Кхе. Откуда у вас подлинники Троцкого? Если мне не изменяет память, Лев Давидович еще в тридцать девятом году продал свой архив Гарвардскому университету.